История болезни может многое рассказать о пациенте, но не меньше – о состоянии здравоохранения в той стране, в которой выпало родиться и лечиться. Судя по тому, что десятки тысяч несчастных россиян через СМИ, благотворительные фонды молят о помощи, собирают деньги на лечение за границей и едут туда спасаться, диагноз у здравоохранения нашей родной страны крайне неблагоприятный.
Мы попали в Германию, в университетскую клинику города Галле, в ноябре 2014 года. До этого четыре года мой муж лечился в одном известном московском медцентре по поводу атеросклероза сосудов нижних конечностей. Успехи были такие: в феврале 2011 года пришел в центр с направлением на срочную операцию, причем на своих ногах и с благоприятными прогнозами их сохранить. В октябре 2014-го уже практически не ходил, до ампутации оставались считаные недели.
Все это время, каждый месяц, «срочная операция» переносилась то по причине «стабилизации заболевания», то из-за «высоких рисков и для вас, и для нас», то вместо хирургического вмешательства предлагалось испытать на себе какой-нибудь «новый» отечественный препарат. Потом ждали еще полгода, чтобы убедиться в бесполезности этого препарата.
Подозрения, что с операцией просто тянут, а нас используют как ходячий банкомат, конечно, закрадывались. Почему не ушли в другое медучреждение, не искали другого доктора?Ходили, искали. Это лишь увеличивало наши затраты на бесконечные консультации, а фамилия профессора Г., лечившего моего мужа и считавшегося одним из самых авторитетных сосудистых хирургов в Москве, не вызывала в медицинском сообществе никакого желания оспаривать его вердикты. Да и зачем рисковать простому хирургу, если сам светоч хирургии не надеется на положительный исход операции.
До моего мужа, который испытывал страшные боли, последние два года практически не спал и едва передвигался по квартире, никому не было никакого дела. Когда к конечностям перестала поступать кровь и ноги превратились в сплошную трофическую язву, наш профессор впервые выдавил из себя, что операция уже «невозможна», надеяться не на что…
Германия возникла от отчаяния. Раньше мы ничего не слышали об университетской клинике в Галле, а в самом городе были 25 лет назад, туристами. Ни языка, ни связей, ни представления, как туда попасть…
Но, как это всегда бывает в моменты наивысшего напряжения, нашлись добрые люди — кто-то здесь, кто-то там, свели, помогли переправить документы и результаты обследований.
Крайне важно, что они попали в руки неравнодушному человеку и профессионалу высокого класса — директору отделения радиологии и диагностики, профессору Рольфу Шпильманну. Буквально через несколько дней из клиники пришло приглашение, медицинскую визу в консульстве Германии в Москве мы получили, едва сдав документы.
Сочувствие, понимание и готовность помочь были на всех уровнях, особенно в клинике. Там, пожалуй, не осталось сотрудника, который бы не оказал «жертве российского здравоохранения» какую-нибудь гуманитарную услугу.
Самое главное, что добравшись до клиники, мы, по российской традиции, настраивались на многодневное обследование, у нас, как известно, только анализы крови делают три дня, кардиограмму расшифровывают неделю. Поразило, что немецкие стандарты совсем другие, здесь берегут время и деньги больного.
Операцию на правой ноге мужу сделали в день поступления в клинику. Вскоре состоялась операция на левой ноге. Она была не из легких. Но что-то мы не услышали никаких причитаний про риски «для вас и для нас», наоборот, было нескрываемое недоумение: почему операция не сделана в России?
По словам немецких хирургов, изучивших результаты УЗИ и компьютерной томографии за все годы наших мытарств по российским больницам, в 2012 году условия для ее проведения были «блестящие», в 2013 году – «благоприятные». В конце 2014 года, когда мы попали в Германию, пришлось спасать уже крайне запущенного пациента. Тем не менее там поставили его на ноги.
На этом хотелось бы поставить точку и продолжать жить нормальной жизнью. Увы… Нас поджидало еще одно испытание.
При рентгене грудной клетки у мужа была выявлена онкология в левом бронхе, «возрастом» больше года. В это было трудно поверить. За последний год муж трижды лежал в медцентре в Москве, последний раз – за месяц до отъезда в Германию, во всех эпикризах за подписью нашего профессора Г. есть описание рентгенов: никаких затемнений, все чисто.
Немцы, изучившие наши российские документы не хуже, чем самого пациента, обратили внимание на одну странность: абзац, посвященный рентгену, слово в слово, до запятой, повторяет предыдущие радиологические исследования. Вывод напрашивается простой: рентген — обыкновенную и обязательную даже для сельской больницы процедуру просто не делали — уж не знаю, по халатности ли, по лени, по умыслу — но тем самым поставили под угрозу не только здоровье, но и жизнь пациента.
В Германии это подсудное дело. В России надо иметь стальные нервы и много денег, чтобы доказать фальсификацию. У нас на это не осталось ни сил, ни времени — нужна был срочная операция по удалению карциномы, чтобы она не дала метастазы. Никогда не забуду, как подкосились ноги, когда профессор Шпильманн сказал: «Тянуть нельзя, у вас не больше месяца…»
Операцию назначили через два дня. С профессиональной точки зрения это было правильно — решить проблему, пока пациент здесь, всесторонне обследован и подготовлен к очередному хирургическому вмешательству. По-человечески тоже все резоны были за это: надо оставаться, не тянуть время в поисках врачей на родине. К слову, первый вопрос в одном из онкоцентров Москвы, куда мы обратились со своей бедой, был такой: «А что вы в Германии не сделали операцию?»
А вот не сделали, потому что мы не новые русские, которые с легкостью могут позволить себе любое обследование и любую операцию за границей. Мы обыкновенные русские, с единственной зарплатой на семью, львиная доля из которой все последние годы уходила на бесплодную российскую медицину, на «консультации» нашим светилам и оплату занюханного койко-места в стационаре.
В Германию приехали из последнего, на третью операцию просто не хватило средств.
Из немецкой клиники нас провожали с большим сочувствием. В утешение говорили, что ничего страшного нет, все обследования сделаны, приедете в Москву — и сразу на операцию, еще и бесплатно сделают, по страховке. Мы знали, что это не имеет никакого отношения к российской реальности. Если нет блата, влиятельных знакомых или приличной суммы денег, в лист ожидания онкоцентра попадешь не раньше чем через два-три месяца, пройдя все круги ада.
Сколько ждать операции — неизвестно, онкобольных — туча, иногда кажется, что очередь движется не за счет прооперированных, а за счет естественной убыли.
Мы пошли другим путем, памятуя, что времени у нас «не больше месяца». Ужас в том, что этот месяц был еще и декабрем. Праздновать новый год Россия начинает едва ли не с первой его декады и плавно выходит из похмелья к середине января. Задача была втиснуться в какой-нибудь промежуток и не дать раку сожрать нашу жизнь.
По иронии судьбы «блатом» оказался все тот же центр, в котором мы лечились и раньше. Не скажу, что нам были очень рады, профессиональное самолюбие наших врачей было задето тем, что не здесь, а в Германии мужа поставили на ноги, не здесь, а там ему диагностировали еще одну смертельно опасную болезнь.
Чем это обернулось для нас? Изматывающими процедурами, бесконечными повторами обследований, которые он только что прошел в немецкой клинике. Зачем? — «Да мало ли что они там понаписали». Результаты, кстати сказать, ничем не отличались, только выводы из обследований делались разные. Знаете же эту присказку про стакан? У одних он наполовину пуст, у других — наполовину полон. Так вот, у наших он был настолько пуст, что операция — на этот раз онкологическая — опять оказалась невозможной. Ее-де не позволяла делать куча сопутствующих заболеваний, оперативно выявленных у мужа всего за неделю и почему-то годами остававшихся без внимания тех же российских докторов.
Рассказывают, что проф. Шпильманн, получив от нас по электронной почте заключение российских специалистов, сказал: «Судя по этому эпикризу, пациент уже умер».
Шансов на жизнь и впрямь оставалось немного. Особенно после того, как у консилиума возникла идея делать одновременно шунтирование сердца и удаление карциномы. При этом чуть не хором нас стращали, что во время или сразу после двойной операции может случиться инсульт, инфаркт, некроз нижних конечностей, отказ внутренних органов и вообще, «если сразу не умрет, вы получите стопроцентного инвалида».
Единственным местом, где — мы точно знали — «умереть не дадут», была Германия. В итоге мы туда вернулись. Оперировала злосчастную карциному доктор медицины, главврач отделения сердечно-торакальной хирургии Кроэ. Слава Богу и слава умелым рукам этой замечательной фрау — у русского пациента все прошло без осложнений.
Личный опыт спасения жизни обошелся недешево, но вполне сопоставимо с той суммой, которую мы переплатили «бесплатному» российскому здравоохранению за форменное издевательство над моим мужем.
И еще одна ремарка. Если бы не эта беда, мы бы, возможно, и не узнали, что такое «золотой немецкий стандарт». А это просто: периферийные клиники оснащены не по остаточному принципу, а так же, как столичные; высокие технологии в медицине — норма, а не исключение для избранных медучреждений; квалификация врачей определяется практикой, а не количеством «почетных» дипломов.
Самое главное — там лечат и оперируют, невзирая на статус пациента, подход один — профессиональный — и для высокопоставленных, и для рядовых, и для тех, кто, как мы с мужем, добрался сюда из последних сил. Они реально спасают и вытаскивают с того света. Такой стандарт.
#Германия #Европа #Родина #Россия #медицина #аргументы_за_отъезд #образование
VK
Facebook
Google+
LiveJournal
Odnoklassniki
Mail.ru
